Мне оставалось бы сказать.
И если б я единым словом
Поэму стройную рождал,
И с этим словарем столь новым
Души я все б не рассказал.
И если б океан с волнами
Свой дивный говор отдал мне,
Все было бы нельзя словами
Мне душу выразить вполне,
И если б вечность доживала
Часы последние свои,
Ты все, ты все бы не узнала
Последних слов моей любви.
Стихи эти кажутся сумасшедшими, но тот, кто безумствует ими, мучится об одном: что они недостаточно выражают силу его чувства. Ваша теория "любовь для любви" имеет тот недостаток, что она отнимает у вашего поступка чистоту и возвышенность, тогда как любовь без всякой теории могла бы придать ему и ту и другую. Останьтесь при вашем не хочу, но не ездите, по крайней мере, за границу: в деле, которое вы защищаете вашим телом и вашим поведением, это чрезвычайно важно; в нем именно только это одно и важно. Поезжайте в Петербург; не употребляйте там никаких усилий скрывать вашу биографию и в особенности ваши настоящие отношения к Комлеву; не называйте себя ни его сестрой, ни дальней или близкой родственницей, а между тем добейтесь уважаемого общественного положения, по крайней мере, держите себя так, чтобы думающие о вас с неуважением и избегающие вашего общества возбуждали отвращение к своим предрассудкам, как возбуждает его всякое варварство, или казались смешными, как это бывает со всяким невежеством. Комлев, без сомнения, будет отговаривать вас: уж такая у него душонка; но вы настойте на своем, - он стоит такого урока, - хорошо вам было бы также проучить его, обнаружив больше чувствительности к вашему сыну и навязав его попечению вашего слишком благоразумно-безрассудного поклонника: поступите таким способом, и мы готовы простить и самому Комлеву его незаслуженное счастие и вас готовы считать поучительной. Но это было бы противно теории. Вы едете за границу, и едете с тем, чтобы возвратиться оттуда все-таки не с Комлевым. Это водилось до вас и будет водиться после вас. Ваш пол от этого ничего не выиграл; количество положительных прав его нисколько не увеличилось. Вами также ничего не доказывается, как не доказывается и Комлевым. Поступая, по-видимому, наперекор предрассудку, вы на самом деле не хотите поднять даже соломинки к действительному разрушению предрассудка. С тех пор, как вы отправляетесь за границу, вы в такой же степени возбуждаете наше любопытство, как "Приключения английского милорда"{560}: не вы первая, не вы последняя. На ваш способ держать себя за границей накинут глубокий покров, но ни для кого не тайна, что и между заграничными людьми вы или вовсе избегаете тесных кружков и сближений, или вы не только сестра, родственница, но и законная супруга Комлева. Встречи с вашими соотечественниками вы непременно избегали; Комлев встречается с ними, но к себе их не водит. Сознанием неудобства вести такую жизнь вы избавляете, наконец, и себя от невозможного героизма гордо носить голову в вашем положении и выручаете г.Авдеева, которому предстоял неподъемный для него труд дать место такому положению в России: вы возвращаетесь в дом вашего невероятного супруга. Что означает промежуток времени, проведенный вами вне этого дома? Ничего; простой, ничем не осмысленный случай. Что означаете, наконец, вы сами: пророчество или сатиру? Ни то, ни другое: для пророчества в вас нет ни вдохновения, ни правды; для сатиры в вас нет... опять-таки ни правды, ни вдохновения.
Замечательно, что роман г.Авдеева читается отлично; составлен он очень складно; рассказан превосходно; действующие в нем лица на первый взгляд люди хорошего общества и образования, и люди, по-видимому, умные; а между тем почти об каждом из отдельных положений можно доказать, что оно нелепо, о людях, что один из них полоумный и деспот, а другой ходит по нитке, будто боясь разбудить сердитого барина; и что объясняются и поступают они до такой степени странно, что можно удивляться, как это они не удивляются взаимным нелепостям. Это ничего, что "Подводный камень" почти всеми прочитан и что он даже почти всем понравился: не читать таких произведений в нашей литературе - значит зарываться; роман г.Авдеева имеет все условия, чтобы быть читаемым; а что касается до того, что он нравится при прочтении, то по этому еще нельзя судить, будет ли он нравиться и спустя некоторое время, в особенности спустя долгое время; "Тамарин" этого самого автора был в свое время тоже очень замечен, что, однако, не мешает ему быть очень забытым. Чего недостает этому писателю? Ум, блеск, занимательность - все это у него есть. Он не богат изобретательностию; он даже вовсе не изобретателен; недостаток этого свойства он заменяет начитанностию: зато начитанностию своею он пользуется так искусно, что на первых порах она легко прослывает за оригинальность. Но в этом-то все и дело: ума и начитанности достаточно для того, чтобы написать дельную, доказательную статью, а если нравится диалогическая форма, то с ними можно написать, пожалуй, разговор в царстве мертвых; но их мало, чтобы написать доказательный роман или другое какое-нибудь произведение одной с ним категории: драму, поэму и даже маленькие стишки, о которых, то есть о стишках, вообще принято думать, будто ими ничего не доказывается, кроме их собственной бесполезности. Произведениям г.Авдеева недостает одного свойства, такого ничтожного, что теперь самое название его употребляется с большими оговорками: им недостает художественности. Если слово это кому-нибудь не нравится, хотя совершенно напрасно, можно сказать иначе: им недостает доказательности; потому что в произведениях того рода, в котором пишет г.Авдеев, художественность есть доказательность. Недостает ее потому, что, верно, в уме г.Авдеева нет той специальности, которая необходима для того, чтобы доказывать по этому способу. Нашему журналу не один раз вменялось в упрек, на языке довольно жестком, будто он исповедует искусство для искусства, то есть пищу для пищи, гимнастику для гимнастики и проч. Это и прежде было не совсем так{562}, а теперь вовсе не так. Мы наравне со всеми рассудительными людьми признаем, что пища употребляется или для насыщения, если это хлеб или говядина, или для услаждения вкуса, если это сладкие пирожки и конфекты, и что к гимнастике обращаются или для развития сил, пока они еще способны развиваться, или для поддержания их, когда они уже потеряли способность к развитию. В искусстве мы видим{562} один из способов обнаруживать истину и, если угодно, доказывать ее, проводить, распространять, - способ для обнаружения некоторого разряда истин, единственно применимый и удобный и для всех других истин, доступных для обнаружения и доказательства посредством него, в высочайшей степени энергичный и верный. Всем известно, а может быть, и не всем, может быть, одним только специалистам известно, что на художественные выставки для получения степени или для достижения других целей нередко доставляются портреты с лиц, неизвестных присяжным ценителям, и что, однако, эти присяжные ценители, если они действительно знатоки, произносят безошибочный приговор о сходстве или несходстве портрета с незнакомым им человеком. Не говоря об общем выражении, они могут указывать даже черты, которые отнимают сходство или придают его, и в этом случае имеют возможность так же мало ошибаться в своих соображениях, как, например, члены академии наук в своих суждениях о вероятности или невероятности какого-нибудь явления природы, о котором они получили известие от своего иностранного корреспондента. Что этим доказывается? Доказывается, что этот способ для обнаруживания правды, в своей верности, не уступает точным наукам{562} и что точность составляет даже необходимое условие доказательности по этому способу; доказывается также, что слово художественность не следует произносить с оговорками, тем более с иронией, и особенно с ядовитой, потому что степень этого-то именно качества в портрете и служит для присяжных ценителей орудием к открытию сходства или несходства между живописью и живым человеком, так как это качество по отношению к произведению искусства есть его логика, здравый смысл, сила доказательств. Когда мы говорим поэтому, что "Подводный камень" г.Авдеева, наряду с другими его произведениями, страдает отсутствием художественности, то мы говорим не какую-нибудь бессмысленную фразу, вро