Подводный камень (Роман г Авдеева) - Страница 3

- Я полагал, - продолжал Соковлин тем же тоном, когда тот кончил, - что вы не принадлежите к тем... очень юным или всегда юным господам, которые смотрят легко на подобного рода вещи, или просто никак не смотрят на них... Я думал, что прежде, нежели разрушать семейное счастье, или если вы не допускали его, то по крайней мере прочное общественное положение любимой женщины - вы подумали, чем можете ей заменить его.

- Как же вы хотите, - мягко возразил Комлев, - чтоб я распоряжался судьбой замужней женщины, не спросив ни ее намерений, не зная, наконец, ваших, от которых она более зависит, чем от меня.

- Хорошо-с! - сказал Соковлин. - Я вам скажу мои намерения. Чтобы ничем не стеснять Наталью Дмитриевну, я буду хлопотать о разводе с ней. Когда получу его, вы на ней можете жениться. Так-с? - спросил Соковлин.

Комлев с минуту подумал.

- Я на ней не женюсь! - твердо сказал он.

- Это отчего? - быстро вставая, спросил Соковлин, и вся кровь бросилась ему в голову. - Вы, значит, не уважаете ее?

- Напротив! Я никому не уступлю в уважении к ней, но тем не менее не женюсь, - тоже вставая и заложив руку за борт сюртука, сказал Комлев.

Соковлин вопросительно посмотрел ему в глаза.

- Не женюсь потому, - спокойно продолжал Комлев, - что женитьба и любовь, по-моему, две вещи разные. У меня есть свои убеждения о браке, и они вам известны. Я жениться не располагал и теперь не вижу причин изменять свои намерения.

Соковлин попытался было возразить против этого и заговорил было совершенно дельно. "Вы находите, - сказал он, - что гораздо удобнее любить чужую жену, не принимая на себя никаких обязательств? А муж между тем прикрывает бесчестье. Флаг прикрывает товар?" Но это ненадолго; Комлев забросал его фразами; потому что г-ну Авдееву решительно не стоило никакого труда вложить в уста Комлева такие слова, которые будто бы выходят побойчее. Но так можно распоряжаться только с описаниями людей, а не с самыми людьми. Надобно согласиться, что диалектика Комлева и к здравому смыслу и к великости того интереса, о котором идет дело для Соковлина, относится одинаковым образом: чрезвычайно бессильно. Настоящий человек на месте Соковлина мог бы вести себя более победоносно; он заставил бы выдержать Комлева, положим, хоть такую беседу: - Г-н Комлев, я приехал говорить с вами о деле, которое для меня действительно все, и не только для меня, но и для той женщины, которую вы будто любите; к этому, как вам известно, у нас есть еще сын; а вы хотите танцевать передо мной на фразах: это с вашей стороны и нехорошо и нечестно. Вы говорите, что любовь сама по себе цель. Мы знали до сих пор философию для философии, искусство для искусства; вы исповедуете любовь для любви; это фраза и притом одна из самых бессмысленных. Да об этаких пустяках мне и рассуждать с вами не приходится. Любовь и женитьба, по-вашему, две вещи различные, то есть что же это значит? Жениться там, где не любишь, а где любишь, там не жениться? Это все равно, что садиться за стол, когда сыт по горло, и избегать стола, когда голоден. Я, разумеется, хлопочу не об вас, но жена моя мне открылась, что она меня более не любит, а жить с ней без любви, par force*, было бы дико, по-турецки. Собственно, по вашей теории, мне тут бы и следовало держаться супружеской жизни; ведь, по-вашему, в этом-то вся и задача, чтобы женитьба была без любви; но вы должны согласиться, что вот теперешняя комбинация наших взаимных отношений делает ваши рассуждения в высочайшей степени нелепыми. Внутренние отношения между мною и моею женою порваны, по крайней мере с ее стороны; цепляться за выгодные для меня внешние условия, чтобы удержать ее, я считаю и безвыгодным для себя и беззаконным перед высшею нравственностью; а вы, напротив, все значение и придаете одной только внешности. Г-н Авдеев заставляет вас, по-видимому, действовать по внутренним побуждениям, имеющим будто бы некоторую глубину и основательность; но это неправда: вы стоите чисто за внешность; желая ратовать против китаизма{555}, вы, по милости г.Авдеева, являетесь именно китайцем, и притом в превосходной степени, можно сказать, китайским бонзою. Вы меня извините, но я должен вам сказать, что г.Авдеев и в других отношениях нас обоих дурачит. О себе я распространяться не буду, неприлично; но, собственно, вас он хочет представить человеком сильного организма и нормального человеческого поведения; вы отчасти даже сами поддаетесь этой лести, потому что дым ее сладок: а между тем на посторонний глаз вы не только не сильный организм, а почти что и не мужчина; ваше поведение не только не нормально, но и прямо противоположно таковому. Нормальное поведение влюбленных, в особенности если это действительно сильные организмы, состоит в непосредственной безрассудной, то есть неуправляемой размышлением, готовности на всякое сумасбродство. Вы тоже сумасбродствуете; но вы помешаны не собственно на любви, а на какой-то жалкой теорийке о любви, на каких-то жалких подразделениях ее на женатую и холостую, на чем-то таком, чему здравый смысл не может придумать приличного названия. Вы вчера писали жене моей, что разобьете себе голову; теперь, любя в жене моей мать моего сына и уважая ее законную склонность к вам, я говорю вам, что этого не нужно, а вы мне отвечаете: не женюсь. Я должен надеяться, что вы откажетесь от своего предубеждения, основанного, в свою очередь, на величайшем предрассудке.

______________

* насильно (франц.).

- И не женюсь, - должен отвечать Комлев. - Я сказал вам, что у меня есть свои убеждения о браке: я не отступаю от них.

- Свои убеждения? Послушайте, г.Комлев, - продолжал бы настоящий Соковлин, - я знаю, что вы не любите запаха ростного ладану, и вы совершенно вправе добиваться, чтобы им около вас не пахло. Предубеждения могут быть и против запахов; я, например, очень люблю всякий смолистый запах и терпеть не могу мускуса, который вы употребляете. Теперь вообразите, что проездом в какой-нибудь саратовской или оренбургской степи вы сбились с дороги и замерзаете; представьте потом, что в этом неудобном положении вы вдруг нападаете на хутор, состоящий из одной избы, в которой только что отслужили молебен и, стало быть, накурили ладаном. Я позволяю себе говорить с, вами таким образом, во-первых, потому, что я слушал же вашу теорию, во-вторых, потому, что ваш предрассудок касательно женитьбы на самом деле нисколько не считаю значительнее вашего предубеждения против ростного ладану: оба эти предрассудка могут иметь условную уважительность, даже в глазах других, по отношению к вашим вкусам, и оба они могут быть также бессмысленны и ничтожны, смотря по тому, как вы прихотничаете и дурачитесь: в пределах рассудительности или с потерею всякого благоразумия. Обращаюсь к приведенному случаю: неужели для избежания неприятного для вас запаха вы решились бы замерзнуть?